Нашумевший сериал Жоры Крыжовникова «Слово пацана. Кровь на асфальте» смотрят, кажется, все — и россияне, и беларусы, и даже украинцы. Он основан на реальной истории так называемого «казанского феномена» в 70-80-х —  когда банды буквально кошмарили Казань, а милиция ничего не могла с этим поделать. В группировки принимали даже 11-летних школьников. По сюжету, главный герой (пианист с бэйби фейсом и в пионерском галстуке) решает вступить в одну из таких банд, потому что не видит другой альтернативы постоять за себя в школе перед обидчиком. 

Глупо отрицать схожесть контекста Беларуси и России перед развалом Союза. Но давайте согласимся, что у нас никогда не было Казани — у беларусов всегда был Минск. В котором, в конце 80-х, тоже были группировки и драки до крови в парке Горького. Не менее эпичные, чем в сериале Крыжовникова.  Об этом, например, писала Саша Романова в книге мемуаров Петра Марцева — бизнесмена и создателя газет «БДГ» и «Имя». С разрешения Саши Романовой публикуем главу из этой книги.  

Советские хулиганы

Для дворовых компаний большое значение имели районы. Основными были Вокзал, Центр, Круглая и Абиссиния. Деление на Ленинский, Октябрьский или Московский никого особенно не волновало: шпана сама устанавливала границы и придумывала районам названия. Так, район парка Челюскинцев носил название Корчи, район шарико-подшипникового завода — Шары. Были также Грушевка и Сельхозпоселок. 

Деление было условным, но весьма предметным, потому что основным времяпрепровождением советских подростков были драки. Они начинались предельно просто. Компании шли гулять по улицам, и если прохожий глядел исподлобья на приближавшихся пацанов, кто-нибудь из толпы обязательно выходил и спрашивал:

- Ты на меня посмотрел? Из какого района?
- Я из Центра.
- А мы с Вокзала!

Хорошо, если просто били. Чаще еще и отбирали что-то. Это называлось «трясти мелочь». Если человек называл правильный район, то следующий вопрос был: «Кого знаешь?». Нужно было назвать кого-либо из авторитетов. Клички существовали как само собой разумеющееся — все по законам тюрьмы. До 70-х годов Советский Союз был тюремно-лагерной страной, и главными на районе были те, кто сидел. Они ходили в наколках и считались самыми сильными и бесстрашными. Люди то ли не отдавали себе отчета в том, что тюремные правила переносились на волю, то ли наоборот: государство загоняло всех в тюрьму и оттого общество жило по лагерным законам. Поэтому знание лагерного жаргона в 70-е считалось особым шиком. Этот сленг не искоренен по сей день, правда, не все понимают происхождение слов, рожденных в советских тюрьмах.

Такое явление, как советский хулиган, в 70-х стало достаточно распространенным. Драки были ежедневными, более того — подобное времяпрепровождение считалось престижным. Сама традиция складывалась столетиями: даже в древней Руси все мужское население развлекалось кулачными боями, сохранились истории и про дореволюционную шпану Минска, что уж говорить про совок, десятилетиями представлявший собой зону. Правда, в 70-е годы хулиганы не были явлением идеологическим. Подростки просто болтались на улице, не зная, чем себя занять.

Один увлекался спортом, другой — ничем. А третий после спорта шел реализовывать свои навыки на улицу, потому что из него перла энергия. Так поступал и я. Моим районом была Абиссиния. Если быть точным, Абиссинией назывались все улицы между Пулихова и Захарова, а так же частично парк Горького. Кроме того, существовала историческая дружба между Абиссинией и Круглой, отдельным маленьким районом: люди, жившие в домах на Круглой, также относили себя к Абиссинии. Само это название — то ли легенда, то ли быль. Во времена царской России через Минск проходила черта оседлости, и в городе оставалось много переселенцев, которых не пускали дальше. Поэтому значительную часть довоенного населения Минска составляли евреи, и каким-то образом здесь оседали абиссинские цыгане. Их поселок располагался в районе улиц Пулихова и Захарова. Бороться с цыганами в СССР, как и во всем мире, было невозможно: кто ни пробовал, все проигрывали — цыгане снимаются с места и просто уходят дальше. В 70-х цыганские селения были уже в Сельхозпоселке, потом они обосновалась еще ближе к кольцевой в Северном поселке — искоренить цыганскую субкультуру не получается до сих пор. Вот от цыган и пришло название нашего района — Абиссиния. Местом сбора хулиганов стал парк Горького. И хозяйничали в парке, конечно, мы.

О драках в парке Горького слагались легенды. Порой там билось одновременно по сорок человек, район на район.

Мы дрались чем попало: в ход шли свинчатки (кусок свинцовой массы по размеру руки), кастеты и велосипедные цепи — эффективное, кстати, оружие. Бойцы использовали шары из железа, закрученные в платок, что было уже чуть ли не японской традицией. По непонятной причине в нашей компании оружием считался только нож. Достать его было западло, но если кто-то это делал, драка принимала другой уровень. Были и так называемые «чистые» бои, когда пацаны выходили драться только на кулаках. В компании существовало правило: бить можно только до определенного предела, и если человек лежал на земле, ногами его не топтали. Я лично не знаю случаев, чтобы человека в драках забивали насмерть. Максимум, что могло быть, — это переломанные носы или челюсти. 

После драки бойцы вытирали кровь и сопли, на время мирились и уходили в разные стороны. В большой компании обязательно было несколько девушек. Это были районные девахи, которые курили наравне с пацанами и принимали участие в драках. Из-за занятий спортом я не был излишне интегрирован в массовые процессы табакокурения, но, тем не менее, логика была следующей: девушка курит, а ты нет. Западло. Надо было курить. Девушка пьет, а ты нет… И так далее. Вообще девушки у нас были не мелкие по характеру. Если в компании, против которой выходили драться, были свои боевые подруги, наши вступали с ними в бой. Иногда дамы дрались первыми, и после этого больше уже никто не дрался, потому что все вместе их разнимали — женщина в состоянии ярости гораздо страшнее, чем мужчина. Естественно, в дворовой компании мы за таких девах сражались: били конкурентов, чтобы отвоевать их себе в общество. 

Знаменитая битва

К середине 70-х уровень советского хулиганства достиг огромных размеров. В 1976-м даже было принято постановление ЦК КПСС, согласно которому любая драка считалась злостным хулиганством, и ее участники попадали под уголовную статью: за нее давали до полутора лет тюрьмы — каждый разбитый нос вел человека на скамью подсудимых. За два года, пока действовало постановление, в тюрьму село неимоверное количество людей: заводских и интеллигентов. Были среди них даже дети высокопоставленных чиновников, которые не смогли защитить своих сыновей. В нашей огромной компании ребята через одного получили судимости, и максимум, что можно было сделать, — добиться условного срока наказания.

Я абсолютно точно должен был сесть в тюрьму в 1977 году, когда состоялась та знаменитая драка на «Динамо». Мы дрались в скверике над стадионом.

Он тогда был пустым и неухоженным, даже скамеек толком не было — отличное место, где можно было без проблем начать драку. Билось полсотни человек, причем по-жесткому. В какой-то момент пошла кровь. Я уже видел перед собой кастеты и велосипедные цепи, а потому взял коньки за лезвия и просто дрался коньками, сидя на ком-то и лупя по сторонам в беспамятстве. Тут меня сзади потянули. Я подумал, что это соратник товарища, на котором я сижу, и отмахнулся коньком назад — рассек лицо милиционеру. В пылу драки мы даже не заметили, что в сквер приехал наряд. Мое действие означало одно — нападение на лицо, находившееся при исполнении служебных обязанностей. Однозначно тюрьма. Меня могло спасти только то, что я был несовершеннолетним. 

Нас свезли в центральный РУВД, который тогда находился возле кинотеатра «Победа». Сильно разозлившись, милиционеры меня как особо отличившегося начали лупить резиновыми дубинками и разошлись до того, что я потерял сознание. В какой-то момент они, видимо, перепугались, потому что могла наступить обратная история — они тоже понесут наказание за то, что до смерти избили парня. Установить, до смерти или еще нет, милиционеры не могли, потому что я лежал как мешок с дерьмом. Тогда они вызвали скорую и объяснили врачам, что я пострадал в драке.

Скорая помощь выявила сильные внутренние ушибы и кровотечение. Вызов был зафиксирован, равно как и объяснение, данное врачам. Милиционеры подождали, пока я оклемаюсь, и сказали: «Ты валишь домой, а мы забываем о том, что пострадал наш товарищ». Вот так произошел размен. Я очень долго пытался прийти в себя в скверике за кинотеатром «Победа». А потом поплелся домой. Плохо помню, как добрался, но брату успел сказать, что случилось. У меня до подбородка была рассечена губа. Брат отвел меня в 3-ю больницу, и губу зашили. Она еще долго была изнутри вся в швах. А остальных задержанных в тот вечер посадили: всего пятнадцать или семнадцать подростков. Конечно, дома видели мои шрамы и синяки. Но я же был спортсменом и объяснял побои тренировками.

Мой рядовой вечер в те годы начинался следующим образом. Компания собиралась у центрального входа в парк Горького, где с обеих сторон стояли скамейки и росли ивы. Если прохожих было много, появлялась возможность «зацепиться». Чаще всего этого не проходило, потому что, во-первых, прохожими в основном были взрослые, а во-вторых, рядом находился опорный пункт милиции. Тогда мы собирали так называемый патруль: двигались по кольцу вдоль набережной через аллеи с выходом наверх, к улице Карла Маркса. В компании было важно, кто начнет драку. Если банда патрулировала парк, то несколько человек из нее шли впереди. Физически они как бы не представляли угрозы. Сидящие на лавочках видели, что подошли шибздики, и легко поддавались на ссору.

Нас таких в компании было трое. Первого звали Игорь Лычковский — он был острым на язык наглецом, который выводил любого из себя, да и дрался неплохо. Второй — Вова Кухаренок, совсем маленький пацан, ниже меня ростом, хотя и старше на год. Он в куртке производил впечатление толстяка. Ну и третьим был я, кудрявый мальчик, которого нельзя воспринимать всерьез, особенно если он подошел в темноте со словами: «Ребята, что вы тут делаете? А ну валите к себе на район!» Никто из нас не был похож на человека, который может нанести серьезный физический ущерб, поэтому мы служили приманкой.

Кто-нибудь из шибздиков бил первым, а затем появлялась тяжелая артиллерия из бойцов соответствующего роста и веса. Но мы и сами тоже дрались прилично. Кухарь бил фантастически, как в кино, и обладал абсолютно совершенной техникой удара. Я в секции самбо научился сшибать с ног любого, и даже взрослого мужика мог внезапно повалить, а когда оказывался наверху — знал, что делать. Потом о нашей тактике пошла даже некоторая слава. И завязывать драки стало все сложнее: «Парни, все понятно. Уходим. Что вам надо? Сигареты? Пожалуйста. Пару копеек?» Когда было совсем скучно, кто-нибудь из нас говорил: «Пойдем бить хиппи». Хиппи собирались в скверике на Янки Купалы, пили вино и говорили тихим голосом. Бить их было неинтересно, потому что они не сопротивлялись. 

Забавно, что хиппи был и Вова Цеслер. Не уверен, что именно Вову я бил, но какую-то их компанию — совершенно точно. Игорь Лычковский закончил плохо. Лыча в принципе был нормальным парнем, только совсем без тормозов. Когда он стал заниматься кражами из автомобилей, то был сравнительно быстро пойман. Получив условный срок, Лыча попался во второй раз и сел в тюрьму, превратившись в 90-е не бог весть в какого авторитета. Наверняка он мог бы стать выдающейся личностью в криминальном мире, но вскоре погиб. Выйдя в очередной раз из тюрьмы, он разбился в автомобиле на большой скорости. Если Лычу манила блатная романтика, то Кухарь был рожден воином.